Кой чОрд занес меня на эти галеры?

Главный вопрос, который я задавала себе на протяжении всей книги - Кой чОрд занес меня на эти галеры?
Я, законченная урбанистка, во всех возможных проявлениях. Слова "пикник", "шашлыки", "выезд на природу", "байдарки", "сплав", "палатка" приводят меня в глухую тоску. Романтика песен под гитару у костра и туалета под ближайшим кустиком мне до фонаря. Это настолько мне чуждо, что даже в литературных пристрастиях я стараюсь избегать подобных тем. Но иногда, блин, бывают косяки. Под девизом мои лапки тянутся к очередной приключенческой книжке.


О чем речь.
В 1845 году экспедиция под командованием опытного полярного исследователя сэра Джона Франклина отправляется на судах "Террор" и "Эребус" к северному побережью Канады на поиск Северо-Западного прохода из Атлантического океана в Тихий - и бесследно исчезает. Поиски ее затянулись на несколько десятилетий, сведения о ее судьбе собирались буквально по крупицам, и до сих пор картина происшедшего пестрит белыми пятнами. Дэн Симмонс, знаменитый автор "Гипериона" и "Эндимиона", "Илиона" и "Олимпа", "Песни Кали" и "Темной игры смерти", предлагает свою версию событий: главную угрозу для экспедиции составляли не сокрушительные объятия льда, не стужа с вьюгой и не испорченные консервы - а неведомое исполинское чудовище, будто сотканное из снега и полярного мрака.

Я в очередной раз умиляюсь над теми людьми, кто пишет аннотации. Я так понимаю, человек прочитал от силы страниц 15, иначе у него просто язык бы не повернулся назвать Джона Франклина - старого придурка - "опытным полярником". О поисках кораблей там нет ни слова. Теперь о "главной угрозе"... Если вы таки не околели от холода, не отравились консервами и не сдохли от цинги, то да, у вас есть шанс быть съеденным неким огромным зверем.
Вместо крутого экшена, на который рассчитывала, я получила очень затянутую историю, рассказанную нудным, сухим энциклопедическим языком. Автор постоянно повторяется. Вдруг читатель уже забыл, что они там все постоянно мерзнут, потеют, выбиваются из сил, голодают, воняют, болеют, храпят и пердят?
На протяжении все книги мне ужасно хотелось надеть валенки и пить литрами горячий чай. Атмосфера передана до навязчивости правдоподобно.
Особое "удовольствие" я получала от глав, которые написаны от имени доктора Гудсера. Мое буйное воображение частенько доставляет массу неудобств. Периодически я начинала нервно оглядываться в поисках уголочка, где можно тихонько полежать в обмороке.

Коллинз едва не умер от потери крови, но охвативший его огонь отчасти прижег открытую рану на плече. Это спасло ему жизнь. Пока.
Гудсер видел лопаточную кость — блестящую белую шишечку, — но от плечевой кости не осталось ни самого малого обломка, который надлежало бы удалить. С помощью Ллойда, державшего фонарь в трясущейся руке и время от времени прижимавшего палец туда, куда указывал врач, — чаще всего к артерии, из которой била кровь, — Гудсер туго перетянул разорванные вены и артерии. С операциями такого рода он всегда справлялся успешно — его пальцы работали почти независимо от его воли.
Удивительное дело, но в ране почти или вовсе не было обрывков ткани или прочих инородных тел. Таким образом вероятность смертельного сепсиса значительно снижалась, хотя и не исключалась полностью. Гудсер промыл рану горячей водой из второй и последней кастрюли, принесенной Даунингом, потом отрезал лохмотья кожи и мяса и наложил швы где возможно. По счастью, несколько кожных лоскутов оказались достаточно длинными, чтобы врач смог завернуть их на рану и пришить широкими стежками.
Коллинз застонал и пошевелился.
Теперь Гудсер работал так быстро, как только мог, торопясь закончить самую тяжелую часть операции, пока мужчина окончательно не пришел в сознание.
Содранная правая половина лица висела у плеча Коллинза, точно спущенная карнавальная маска. Гудсер невольно вспомнил многочисленные аутопсии, в ходе которых он срезал кожу и мышцы лица и откидывал на макушку черепа, словно мокрую тряпку.
Он велел Ллойду натянуть длинный лоскут лицевой кожи повыше и потуже — ассистент отошел на пару шагов, чтобы извергнуть содержимое желудка на пол, но сразу же вернулся, вытирая липкие пальцы о шерстяной жилет, — и Гудсер быстро пришил сорванную часть лица к толстому лоскуту кожи и мяса сразу под линией редеющих волос.
Спасти второму лоцману глаз он не мог. Он попытался поставить глазное яблоко на место, но мешали осколки раздробленной подглазничной кости. Гудсер извлек осколки, но само глазное яблоко было слишком сильно повреждено.
Он взял ножницы из трясущейся руки Ллойда, перерезал глазной нерв и бросил глаз в ведро, уже наполненное кровавыми лохмотьями кожи и клочьями мяса.
— Держите фонарь ближе, — приказал Гудсер. — Прекратите трястись.
Удивительно, но часть века уцелела. Гудсер оттянул веко книзу и проворно пришил к лоскуту кожи под глазницей — на сей раз мелкими, частыми стежками, ибо данному шву предстояло служить многие годы.
Если Коллинз выживет.
Сделав все, что в настоящий момент представлялось возможным сделать с изуродованным лицом второго лоцмана, Гудсер занялся ожогами и ранами от когтей. Ожоги оказались поверхностными. Раны от когтей были достаточно глубокими, чтобы в них местами проглядывали белые кости грудной клетки — зрелище, неизменно шокирующее.
Велев Ллойду левой рукой накладывать мазь на ожоги, а правой держать фонарь поближе, Гудсер промыл раны, стянул края разорванных мышц и наложил швы где мог. Если огонь успел своевременно остановить кровотечение, вполне возможно, в теле второго лоцмана осталось достаточно крови, чтобы он сумел выжить.

Или вот еще...

Начальные симптомы цинги появились у него прошлой осенью — слабость, вялость, учащающиеся приступы частичного затемнения сознания, — но болезнь приобрела более выраженные формы после трагических событий карнавальной ночи. Хор продолжал исправно исполнять обязанности стюарда капитана Фицджеймса по шестнадцать часов в день и больше, но в конце концов здоровье у него сдало.
Первым явственным симптомом болезни у мистера Хора стал так называемый «терновый венец».
Из-под волос Эдмунда Хора начала сочиться кровь. И не только из-под волос на голове. Сначала его шапки, потом нижние рубахи, а потом подштанники ежедневно были испачканы кровью.
Я тщательно обследовал молодого человека и обнаружил, что кровь сочится из самих волосяных луковиц. Некоторые моряки пытались предупредить появление подобного раннего симптома, наголо обривая головы, но, разумеется, это не помогало. Когда «уэльские парики», шарфы, а потом и подушки у большинства людей стали постоянно пропитываться кровью, матросы и офицеры начали носить под шапками и подкладывать под голову на ночь полотенца.
Такая мера, разумеется, не облегчала неудобств и страданий, вызванных кровотечением во всех частях тела, имеющих волосяной покров.
Подкожные кровоизлияния у вестового Хора появились в январе. Хотя к тому времени спортивные игры на льду остались в далеком прошлом и обязанности мистера Хора редко требовали от него отлучек с корабля или значительного напряжения сил, любой ушиб или синяк на его теле проступал в виде огромного красно-фиолетового пятна. И уже не заживал. Любая царапина, случайно нанесенная ножом при чистке картошки или нарезании мяса, оставалась открытой и кровоточила неделями.
К концу января ноги у мистера Хора опухли, став вдвое толще против прежнего. Ему пришлось одалживать грязные штаны у более крупных товарищей по команде, чтобы просто оставаться одетым, прислуживая своему капитану.
Постоянно усиливающаяся боль в суставах не давала несчастному спать. К началу марта любое самое незначительное движение причиняло Эдмунду Хору невыносимые муки.
Весь март Хор категорически отказывался ложиться в лазарет «Эребуса»: мол, он должен спать на своем месте и продолжать обслуживать и опекать капитана Фицджеймса. Его светлые волосы были постоянно слипшимися от запекшейся крови. Опухшие конечности и лицо начали походить на сырое тесто. Кожа изо дня в день теряла эластичность; за неделю до разрушения «Эребуса» дело уже зашло так далеко, что, если я сильно надавливал пальцем на любой участок тела Эдмунда Хора, там навсегда оставалось углубление и появлялся новый синяк, растекавшийся и сливавшийся со старыми подкожными кровоизлияниями.
К середине апреля тело несчастного превратилось в бесформенную, сплошь покрытую синяками массу. Лицо и руки пожелтели от разлития желчи. Белки глаз стали ярко-желтыми и производили тем более жуткое впечатление, что из-под бровей постоянно сочилась кровь.
Хотя мы с моим помощником старались переворачивать пациента в постели по несколько раз в день, ко времени, когда мы вынесли Хора с погибающего «Эребуса», пролежни по всему его телу превратились в коричневато-фиолетовые, постоянно гноящиеся язвы. Его лицо, особенно по обеим сторонам от носа и рта, тоже испещряли язвы, из которых беспрерывно сочились гной и кровь.
Гной цинготного больного имеет необычайно отвратительный запах.
Ко дню, когда мы доставили мистера Хора в лагерь «Террор», у него уже выпали все зубы, кроме двух. И это у молодого человека, который еще в Рождество мог похвастать самыми крепкими и здоровыми зубами в экспедиции!
Десны у Хора почернели и размякли. Он находится в сознании лишь по несколько часов в день и испытывает чудовищные муки каждую секунду. Когда мы открываем несчастному рот, чтобы накормить его, оттуда идет зловоние почти невыносимое. За неимением возможности стирать полотенца мы постелили на койку Хора парусину, которая сейчас уже вся почернела от крови. Его обледенелая грязная одежда тоже заскорузла от крови и гноя.
Как ни ужасны вид и страдания Эдмунда Хора, гораздо ужаснейшим представляется факт, что он может прожить в таком состоянии — ухудшающемся день ото дня — еще несколько недель или даже месяцев. Цинга — коварный убийца. Она долго мучает свою жертву, прежде чем даровать вечный покой. К моменту смерти человека от цинги даже самые близкие родственники зачастую не в силах узнать страдальца, и сам страдалец по причине помутненного сознания уже не в состоянии узнать своих близких.

О концовке невозможно говорить без спойлеров. Скажем так - она оставляет много вопросов.
Если Вы хотели прочитать эту книгу - смело читайте. Я похоже единственный человек в мире, кто не в восторге от "Террора"